22 ИЮНЯ — ДЕНЬ ПАМЯТИ И СКОРБИ
С 2007 года в перечень памятных дат была включена новая, одна из самых печальных –
22 июня – День памяти и скорби – начало Великой Отечественной войны.
Жизнь миллионов людей круто изменилась, тысячи добровольцев ушли на фронт.
С этой даты пошел отсчет гибели и невероятных страданий миллионов жителей Советского Союза.
Война не обошла ни одну семью.
22 июня мы вспоминаем о всех погибших, умерших в тылу от голода и лишений.
Мы скорбим по всем, кто ценой своей жизни выполнил святой долг по защите Родины.
Сегодня мы публикуем отрывки из воспоминаний сотрудников нашего Института,
детство которых совпало с военными годами, о том далеком летнем дне,
положившим начало самой кровопролитной войне XX века.
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года…
Грицко Геннадий Игнатьевич
«Я узнал о начале войны солнечным утром 22 июня 1941 г. в Парке Героев Революции. Из черного круга репродуктора на высоком столбе разнеслась речь Молотова…
3 июля 1941 года с замирающим сердцем мы слушали негромкую речь-обращение к народу И.В. Сталина. Его призыв – «Победа будет за нами!» стал единой целью народа. Только сейчас мы, тогда 10-летние, хоть как-то можем оценить те бесконечные лишения, потери, ту необозримую работу, которые страна смогла вынести ради Победы» …
Зворыгин Леонид Васильевич
«Летом 21 июня 1941 года отец, я и дядя Миша (муж сестры отца, работавшего в военизированной охране заготзерно и жившего с семьей в соседнем бараке) спали на сеновале над срубленным загоном для скота за бараками. Рано утром пришла дежурная из конторы, разбудила нас и сказала: «Василий Андреевич, война». Дальше было не до сна. Стал собираться народ. Дядю Мишу мобилизовали в первые же дни войны. О нем до сих пор ничего не известно, числится «без вести пропавшим». Отец пошел записываться на пункт добровольцем, но ему, естественно, отказали, так как из-за травмы детства он значился «непригодным к воинской повинности». Скоро в штате заготзерно оказались исключительно одни женщины, несколько стариков, заведующие складами. Директор Девятых – из местных, и главный инженер – из приезжих (оба коммунисты, освобожденные от призыва «по брони»), отец» …
Курленя Михаил Владимирович
«Война ворвалась в мирную жизнь страны утром 22 июня 1941 года. Весть о ней, как раскат грома, прокатилась по всем уголкам нашей Родины. Она поставила перед разными поколениями невиданно трудные проблемы. Она явилась огромным испытанием на прочность не только тех, кто сражался на передовой, защищая Отечество, но и для тех, кто остался в тылу. Самоотверженный труд людей, их потрясающая самоотдача и чувство ответственности – все это я видел своими глазами, будучи мальчишкой. На защиту своего народа встал и стар и млад. Дух патриотизма сплотил людей всех национальностей, нацелив их только на победу. Патриотизм был как великая движущая сила. Детский взгляд на войну быстро трансформировался под напором реальных фактов. Кончилось наше детство, и началась трудная, полная забот жизнь, продиктованная войной» …
Шадрин Юрий Александрович
«Пришло жаркое лето 1941 года. Детство не кончалось и шло по накатанной колее, правда с некоторыми улучшениями: мама по воскресеньям стала стряпать шаньги с картошкой, сладкие пироги с яблочным повидло, а иногда и мясной пирог. Раньше это было на Новый год, майские праздники и годовщину Октябрьской революции.
Но рядом с детским счастьем всегда стоит несчастье, которое выпало нам 22 июня 1941 года. Помню этот черный полдень воскресного дня, толпу мужчин и женщин и нас, разновозрастных ребятишек. В одном из окон нашего двора на втором этаже был выставлен довоенный радиоприемник, откуда и прозвучало зловещее слово: «Война!». Слово это прозвучало из уст тогдашнего наркома иностранных дел Молотова, человека, который, начиная с 1939 года под бомбовые раскаты в Польше, успокаивал страну и обещал ей мирную жизнь. Это было 22 июня 1941 года в 16.00 по новосибирскому времени. На какое-то время воцарилось молчание, народ на мгновение оцепенел: то ли растерялся от неожиданности начала войны, то ли оценивал свое, совсем не радужное будущее. Помню, это молчание длилось несколько секунд, потом какие-то возгласы и причитания женщин, помню изменившиеся лица мужчин, по которым мгновенно прошла тень печальных раздумий, а дальше в памяти группа наших старших ребят и девчат с весьма серьезным видом что-то обсуждавших. Никто еще не знал, что жизнь их уже разделила, как сказал К. Симонов, на «живых и мертвых», в основном – мертвых. Почти все они ушли добровольцами, а домой вернулись только трое: Лида Соловьева, Володя Краснояров, да с соседнего двора Герой Советского Союза Беневоленский.
После выступления Молотова народ еще некоторое время не расходился, женщины жались к мужьям, прижимая к себе детей, и, хотя день был безоблачным и теплым, но что-то черное и трагическое уже приближалось в далекий сибирский город и каждую семью. Моих родителей в этот воскресный день дома не было: они поехали на «барохолку», чтобы купить что-то из одежды, так как в этом году мне исполнилось 8 лет и меня готовили к школе. А я вдруг один, без мамы и папы, оказавшись в толпе печальных людей, ожидающих пока неизвестных, но уже точно, трагических перемен, почувствовал детскую незащищенность перед чем-то страшным и неотвратимым. Мне стало страшно, и я побежал искать родителей, не понимая, где и как их можно найти.
Я бежал по направлению к ж/д станции Кривощеково, где останавливались пригородные поезда (тогда их называли «передачами») и около сада Кирова я увидел идущих домой родителей, которые не слышали о начале войны (дорога от станции до сада Кирова проходила по пустырю) и шли не спеша, о чем-то разговаривали. Увидев их, бросился навстречу с криком: «Война! Война началась!». Мама вдруг прижалась к отцу, который остановился, каким-то необычным взглядом посмотрел на меня, взял меня за руку, и мы молча быстро зашагали домой. Уже на подходе к своему любимому соцгороду мы увидели небольшие толпы людей, среди которых заплаканные женщины, суровые мужчины и молчаливо напряженные дети. Стало ясно, что жизнь подвела черту «между прошлым и будущим», которое было непонятным и неизвестным» …
Фрейдин Анатолий Маркович
«В 40-е годы я рос и воспитывался в семье родителей моего отца в г. Днепропетровске. Там и встретил войну. 22 июня в 4 часа теплой летней ночи немцы обрушили на красивый зеленый город Днепропетровск тысячи бомб. Под громоподобные взрывы и вой сирен бабушка потащила меня, сонного в подвал – бомбоубежище (тогда такие были в каждом квартале). Народу набилось много, и мне нетрудно было потеряться и снова очутиться на улице.
Детское восприятие захватило незабываемое зрелище – город залит был светом пожарищ. Синее летнее небо наполнено гулом моторов пикирующих фашистских самолетов, вспышками взрывов, рвущихся зенитных снарядов и трассирующих пуль пулеметов. В нескольких кварталов от меня рухнул сбитый самолет. Все горело и громоподобно взрывалось. Когда дед нашел меня, я упирался, не желая покидать это завораживающее зрелище. С отбоем налета, напуганные люди осторожно покидали убежища, глядя со слезами на разрушенный, дымящийся город» …
Я помню первый день войны –
И страх. И лай зениток.
И об отце скупые сны –
Живом, а не убитом.
Война ворвалась стоном – «Жди»
В бессонницу солдаток.
Еще все было впереди –
И горе, и расплата…
|
